Село Степановка и его обитатели

В русской деревне в самом сердце Башкирии помнят порушенную и сгоревшую церковь — и надеются отстроить новую.

Стоял в селе храм…

В село Степановку Аургазинского района Башкирии журналиста из «Благовеста» пригласил настоятель Казанской церкви протоиерей Алексий Барменков:
— Приезжайте, наши прихожане «Благовест» очень любят. И вы сможете интересный материал для газеты подготовить. Расскажу вам и о преподобном Моисее Уфимском — мы с матушкой его знали.
…В Самаре в те новогодние дни стояла чуть не весенняя теплынь, зато Башкирия встретила настоящей русской зимой! Хоть небольшими, но сугробами, здоровым легким морозцем. И даже нешуточной метелью, разыгравшейся почему-то именно на дороге в Степановку. В нескольких километрах — тишь и гладь, а здесь на переметенной дороге выстроилась вереница машин, из-за замети не видать ни зги…
— Сколько вожу батюшку в Степановку, никогда такого не видал! — удивлялся водитель Павел Лебедев. — Эта дорога всегда была чистой.
И все же мы проехали, сделав крюк, по другому тракту, где все по-прежнему дышало тишиной. Как и в самой Степановке — русской деревне в самом сердце Башкирии.
После наших самарских храмов удручающе смотрелась маленькая церковь, отличающаяся от других деревенских домов только куполочком с крестом.
— А ведь здесь — вон видите тополя — стояла такая красавица церковь… — на всю округу первая! — рассказали мне пожилые прихожанки.
Христиния Синявина припомнила, что была совсем маленькой, лет пяти-шести, когда церковь закрыли. И какое же это было горе для всей деревни:
— Закрыли церковь, начали громить. Не разрешали ни одной иконки брать, ничего. Куда все дели, неизвестно. Отец мой, Царство ему Небесное, взял только Евангелие. Он был малограмотный, но знал славянский язык и читал Евангелие.
Сняли колокола и открыли в нашей церкви сначала клуб, а потом что-то не понравилось, решили передать храм под школу для старшеклассников. Не хотели мы учиться в такой школе. Грешница, я сама потом работала в этой школе.
На клиросе отгородили комнатку, и там поселился директор со своей женой. И что случилось — он не мог там жить, ушел на квартиру. Что-то его тяготило, какая-то сила их гнала оттуда.

Вот я бываю в Уфе в церквах. Сергиевская немножко похожа на нашу, но она маленькая. А наша была большая! А хор какой был! Украинцы-то, они ведь голосистые… Служил здесь отец Климент. Такой был батюшка, его и сейчас помнят. Деревни большие были, люди отовсюду приходили в храм, а батюшка весь приход знал по имени, даже детей.
Отец мой, Федор Кучеров, в церкви помогал. Свечи продавал, прислуживал… Уже в тридцатые годы начали тормошить святые церкви. Закрыли и нашу церковь, отца Климента забрали неизвестно куда. Очень все скорбели о нем.
У нас семья была большая, и из-за того, что отец наш только прислуживал в церкви, нас хотели сослать в Сибирь. Один человек нашелся, помог — нас оставили. Но как единоличникам дали землю километров за пятнадцать от села! Мы очень голодали.
— Ну а те, кто рушил храм, — понесли какое-то наказание при жизни?
— Тот, который снимал крест, сразу чуть не упал с колокольни. Вскоре он заболел, долго мучился и умер трудной болезнью.
(Мне рассказали, что учитель Иван Маркович Ковтун тоже рушил купол. Но возмездие пришло откуда он и не ждал — от безбожной власти. Вслед за верными Христианами однажды ночью взяли и его как врага народа в НКВД, и больше никто в Степановке его не видел и не слышал о нем. — О.Л.).
— А в 1961 году загорелась наша церковь, — то есть школа… — продолжает Христиния. — Горела она как свеча. Я смотрела и плакала. Наша красавица церковь сгорела. Остался только фундамент.
Отец пешком в Тавричаны ходил, когда там еще оставалась церковь, и завещал нам: верьте в Бога, дети, верьте! Мне, грешнице, бывало, скажет: «Ты грамотная, давай я тебя научу читать по-церковнославянски». А я отговаривалась: «Тятя, если я буду признавать Бога, меня же с работы выгонят. Мама больная, ты тоже с трудармии еле живой пришел. Как будем жить?» Смолоду я по наказу отца носила на себе молитву «Живый в помощи». И она мне помогала. А в 37-м году у меня была очень сильная ангина. Церковь уже была разрушена, и в сторожке жил один священник. Отец привел его: «Умрет девчонка, причасти ее!» Пришел он, помолился. И когда вот эта крошечка Святых Даров остановилась у меня в горле, я глотнула с трудом — и горло освободилось, и я наутро была здорова.
В 90-х годах, когда отец Георгий стал приезжать к нам из Уфы, мы стали ходить и молиться. Было большое шествие, и мы принесли сюда Иверскую икону Божией Матери. Все плакали, все радовались. Вернулась наша Защитница.
— Когда у нас церковь разорили, все ходили в Тавричаны молиться, — вступила в разговор София Яковлевна Храмова. — Километров за двадцать пять. Я замуж вышла в Терешковку, венчались в Тавричанах, ходили туда. Обе церкви сгорели, и наша, и в Тавричанах. По одному проекту были сделаны: большие, по три купола. Последней сгорела церковь в Тавричанах. Говорят — от молнии. Сельчане кинулись, вынесли из нее все иконы. Последнюю вынесли — и крыша рухнула. Приехали мы с мужем на мотоцикле посмотреть. Пожарище еще дымилось. Все деревья остались целые, зеленые, ни одно не обгорело, а церковь как свеча кверху пламенем ушла. К небу ушла, матушка.
Одному человеку в Тавричанах за несколько дней до этого сон виделся. Видение было. «Я, говорит, вышел так вот, гляжу, а церковь поднялась кверху и летит, летит к небу — и скрылася».
— Когда церковь в Степановке разоряли, все только плакали и скорбели, а заступиться за нее было некому, — говорит отец Алексий Барменков. — Осквернили ее, сначала устроили в ней клуб, потом школу (в ней же первым делом детей учили безбожию), и тогда Сам Господь небесным огнем попалил поруганный храм.

Христиния Федоровна припомнила:
— У моей коллеги, Варвары Авксентьевны Тихоновской, свекра репрессировали. Он был псаломщиком. И такой у него хороший голос был! Ночью его взяли и неизвестно куда увезли. Семья очень страдала. Мать с четырьмя детьми осталась. Хорошо хоть, из дома их не выгнали. А чтобы какую-нибудь одежку сохранить, принесут к нам тайком:
— Дядя Федор, спрячь ради Христа!
Он возьмет, закопает в снег. Ну не дай Бог, чтобы кто узнал. Тогда — все…
— Вот по молитвам репрессированного деда Бог и помог его внуку Борису в хлопотах об открытии церкви, — заключил отец Алексий.

Заступница Усердная

Храм, как и в былые годы, освящен в честь Казанской иконы Божией Матери. И на аналое справа от Царских врат лежит Казанская икона Пресвятой Богородицы. Была она вся черная, когда принесли ее в только что возрожденный храм — и вскоре обновилась. В храме целый месяц благоухала икона Воскресения Христова, и крест долго благоухал.
— А вот подойди-ка к этой маленькой иконочке,  святого Александра Невского (образок справа, над иконой преподобного Моисея Уфимского — О.Л.), — подозвал отец Алексий. — Чувствуешь, какой аромат? Цветами пахнет. Я хотел одному благодетелю, его Александром зовут, подарить эту иконочку. Взял ее в руки, а благоухание сразу прекратилось. Поставил я ее на место, прочитал акафист — и опять благоухание пошло. Видно, не хочет икона уходить из храма.
В переднем углу на левой стене — большая и очень красивая Иверская икона Божией Матери. Любовно украшенная цветами и кружевным полотенцем, с горящей лампадкой перед образами. Эта икона едва ли не единственная сохранилась еще от старой, порушенной церкви. Прихожане почитали ее чудотворной и сумели вернуть аж из самого сельсовета. София помнит о том, как это произошло:
— Председатель сельсовета был немножко сродни одной из наших степановских вдовушек (война ведь была), тете Федосье. Ну что — не дают икону. Федосья, тетя Настя, тетя Люба, моя тетя Катя — певчие — пошли ночью, с Божией помощью взяли из сельсовета икону и принесли домой. Председатель узнал об этом, приехал к Федосье и давай ругаться: «Вы чего натворили, отдавайте икону назад!» Не отдают. Разозлился: «Ну попробуй приди ко мне хоть за какой справкой, ничего тебе не дам!» — «Ну и не давай, — говорит. — А икону мы все равно не отдадим!»
И поставили эту икону у себя. Так и ходили к ней всем селом молиться. У одних дома постоит, у других. У Валентины Жуковой, потом у Павла. И в Терешковку брали, за семь километров. И по полям носили ее, как неурожай, дождя нет. Мы все собирались, парни несли ее по очереди. Икона тяжелая, большая… Тогда еще полегче была, это уж потом папа матушки Уриилы, Алексей, сделал киот.
О том, как икона выручила сельчан в голодный сорок второй год, рассказал отец Алексий:
— В селе почти не осталось мужчин, все были на фронте. Женщины и дети посадили картошку. Вся надежда была только на картошку. Взошли хорошие дружные всходы, как вдруг в июне ударил мороз, и все всходы стали черными. А после морозов сразу упала жуткая жара, солнце нещадно пекло. И на картофельных бороздках среди выжженной дотла и растрескавшейся земли виднелись только иссохшие былинки. И жара не спадала, солнце продолжало выжигать остатки посевов.
Будет голод, все пропадем! — поняли сельчане. Вот если бы пошел хороший дождь, может быть, картошка и отошла бы. Верующие взяли Иверскую икону и Крестным ходом пошли за село, к источнику у трех озер. Молились, понимая, что иной надежды, кроме как на милость Божией Матери, у них нет. И вот стоят, молятся, как вдруг на совершенно чистое знойное небо набежала тучка и хлынул такой ливень, что на высохшей земле вмиг образовались болотца и на лужах поднимались пузыри. Мне об этом поведала схимонахиня Уриила. Она сама шла в том Крестном ходе, было ей тогда восемь лет. И она тоже молилась, кричала: «Господи, дай дождя!..» Матушка Уриила сейчас подвизается в монастыре, на Святых ключах, у места явления Табынской иконы Божией Матери.
После этого вымоленного дождя вся картошка поднялась, и был очень хороший урожай. Во всей округе дождя не было, и картошка погорела. И только Степановка выручила. Хватило и самим, и в окрестные деревни.
София добавила к этим словам:
— Валя Синякова как заболела, как стало ее трясти. Потом над ней икону пронесли, тетя Ксения прочитала какую-то молитву, и все у нее прошло. Исцелилася… Около трех озер это было.

«Господь нас жалеет и милует»

Исцеления по милости Божией и сейчас происходят. А одно чудо Господь совершил через полгода после назначения отца Алексия на этот приход.
— В 2005 году в наш храм принесли для крещения маленькую Злату, возрастом чуть поболее года. Она была очень безпокойная. У молодой мамы и с первым ребенком тоже было так: не давал родителям покоя ни днем, ни ночью, пока не покрестили. После крещения плакать перестал, растет спокойным. И хотя муж у нее не Православной веры и не очень-то приветствует крещение, ради того, чтобы ребенок был спокойным, пришлось ему уступить, и он согласился окрестить и первого ребенка, и эту девочку.
Злата так кричала, что больно было ушам, вся извивалась и вырывалась, невозможно было держать ее на руках. Девочку держали молодые, сильные люди, но она всех измучила. А мать просто плакала от усталости.
И вот обряд крещения завершается, я в третий раз окунул девочку в купель и протянул ее крестной… Но все перепугались: тело малютки было безжизненным, голова и руки повисли, не слыхать было не только крика, но даже и дыхания. Это длилось несколько секунд, пока я вынимал девочку из купели и передавал крестной. Я сам боялся, думал, уж не утопил ли я ее в купели! Так она же не кашляла, не захлебывалась. Просто умолкла и умерла. А потом — ожила… Как только крестная взяла ее в руки, Злата подняла голову, стала на всех глядеть и улыбнулась. Я причастил девочку, и ее унесли домой. Через месяца два ее еще приносили причащать, и она была очень спокойной, даже лучше других своих ровесников.
Человек при крещении, по Апостолу Павлу, умер для греха и вновь родился или воскрес обновленный для жизни вечной. И вот в нашем случае это совершилось еще и видимым образом. Дети мучаются за наши, родительские грехи. Вот и маленькую Злату сильно мучили бесы, поэтому до крещения она была такой безпокойной. После крещения они ее покинули, и девочка успокоилась, она словно вновь родилась на свет Божий.
Живут они здесь, в Степановке, родители молодые. Я потом-то встретил маму Златы, спрашиваю, что же они теперь в церковь не ходят. Ну причастили раз, так ведь надо и растить дитя в церковной ограде. А мать и понять не может, зачем дочку в церковь водить: «Она теперь спокойная, не плачет…» А когда опять что-нибудь случится, вот тогда и в церковь пойдут…
София тоже была в церкви, когда крестили Злату:
— Девочка была безпокойная, уж так плакала! А когда покрестил ее батюшка, три раза опустил в купель, она только так задышала — и обвисла, лежит неживая. Я шепчу: «Господи, Матушка Царица Небесная! Слава Богу, успели окрестить, девочка умерла…» Вышла в притвор, не могу, жалко! Потом слышу — голос подала, живая!..
— Господь хочет, чтобы все люди спаслись, чтобы они в Раю были, — продолжает батюшка. — Но люди очень ленивы, и потому для их вразумления и спасения Господь посылает Свои чудеса. Примерно через месяц после того, как я принял этот приход, во время службы что-то заставило меня обратить внимание на одну женщину лет восьмидесяти. Я подозвал ее к себе: «Что, болеешь?» Оказалось, что за все время, что в Степановке действует возрожденный храм, она ни разу не могла причаститься. Приходит, хочет причаститься, и дьявол ей не дает, ее всю начинает трясти. Я сказал ей прийти в следующее воскресенье, поисповедоваться, а сам помолился, попросил Господа о милости к ней. И когда в воскресенье она пришла, то исповедовалась, а потом чудным образом смогла и причаститься Святых Таин. Правда, когда она подходила к Святой Чаше, ее немного затрясло, но не так сильно, как прежде, и она смогла причаститься. И с тех пор вот уже два года она хоть и с некоторым трудом, но причащается. На Исповеди ее всякий раз трясет, но она преодолевает это, и я не оставляю молитв за нее.
И еще были два случая с пожилыми мужчинами, которые уже готовились к смерти — и вернулись к жизни после Причастия. Без Причастия-то умирать не захотели. А поднялись на ноги — и успокоились на этом, в церковь, как и раньше, не ходят. Один людей стесняется, другой ленится. А жена этого второго меня «утешила»: «Да ты, батюшка, не переживай, в случае чего, если ему опять плохо будет, мы тебя позовем!..» Конечно, тяжело ему. Когда человек всю жизнь в церковь дороги не знал — тут и ноги не идут.
Много чудесного происходит, Господь нас жалеет и милует — обо всем и не расскажешь. Мы ведь в церковь не за чудесами идем, а за исцелением души.
Ну а коли уж о чудесах помянули, спросите Наталью Петровну Тимофееву, как она на том свете побывала.
Наталья Петровна подтвердила — было такое:
— Заболела я после войны. Я ведь на фронте была, на санитарном эшелоне раненых возила. После войны вышла замуж. Во время родов открылось сильное кровотечение, и я потеряла сознание. А потом — ушла… Взлетела и вижу, как внизу врачи мое тело тревожат. Массаж делают, пытаются заставить сердце работать, переливают кровь. И вот лечу я дальше и встречаю свою умершую подругу Анисью. Она еще до войны вышла замуж и тоже после родов умерла. Я говорю: «Все, наверное, я сейчас умру». Она отвечает: «Подожди еще, сейчас узнаем». Нашли мы свой Аургазинский район, проверили список: моей фамилии нету. «Значит, не умрешь. Айда, — говорит, — я тебе покажу, где Рай и где ад». И повела меня дальше. В одной стороне темное место, вообще темно, ничего не видно, а в другой хорошо!.. Я спрашиваю: «А ты-то где?» — «Моя участь, — говорит, — еще не решена…» Повела она меня в какое-то место, где на застеленных белым койках много людей лежат. Там ни столов, ни стульев, ничего нет. Потом вернулась я. Неохота было возвращаться в тело, но вернулась. И вот уж мне восемьдесят восьмой год, а я живу еще.

«Был он как солнышко ясное…»

Отец Алексий познакомился с преподобным Моисеем Уфимским еще будучи мирянином:
— Я в Сергиевский храм ходил и там его увидел. Какой-то странный батюшка, очень простой, и одетый в самое простое облачение. Какой-то такой миленький, душа к нему сразу тянется. Вижу, что к нему многие подходят. Думаю, наверное, хороший батюшка. Мне тоже хотелось подойти к нему, но как-то неудобно было. А потом уже от матушки узнал, кто он такой. Она-то его давно уже знала. И как-то я осмелился, подошел к нему. Попросил: «Отец Моисей, помолись, чтобы у меня в институте все было удачно!» А он ответил: «Ты сам можешь хоть за кого помолиться». Я стал с ним спорить: «Отец Моисей, да разве я, мирской человек, могу хоть за кого помолиться?» Очень удивили меня эти слова.
Окончил я институт, надо решать, как жить дальше, и я пришел к батюшке Моисею. Я ведь хотел стать священником, но в семинарию не поступил, а женился — и жена противится поступлению в семинарию: священников то и дело с места на место переводят. Кому же захочется такой кочевой жизни…
Батюшка выслушал и сказал:
— Будешь священником.
Я удивился:
— Как же я без духовного образования буду священником?
— Так же, как отец Алексий.
Отец Алексий тоже не заканчивал семинарию, он сначала пел на клиросе, а потом его рукоположили. Вот и мне отец Моисей предсказал, что самоучкой стану священником. И еще что все у меня в жизни будет хорошо.
Прошло десять лет, и в 1991 году на работе было большое сокращение, сократили и меня. Времени свободного много, и я стал ходить в церковь по будням. Отец Геннадий, настоятель Сергиевской церкви, заметил это и спросил, что это я в будние дни не на работе. Услышав, что я остался не у дел, предложил поучиться на священника. Полгода я был на клиросе в Покровской церкви, и меня рукоположили в диакона, а еще через три месяца — в священника. Так и сбылись слова преподобного Моисея о том, что я стану священником.
Вот еще о чем расскажу… Перед канонизацией преподобного Моисея его мощи обрели и привезли в Сергиевский храм. И я волнуюсь: как подойду к ним, великий грешник! К тому же у меня в день канонизации в своей церкви тоже служба. И вот я с этими переживаниями лег спать. И вижу сон: батюшка живой, в епитрахили, и исповедует людей. А я плачу, плачу о своих грехах. Мы, священники, тоже ведь друг другу исповедуемся, и вот я подхожу к нему, хочу свои грехи рассказать, а слезы меня душат!.. И он, не спрашивая, накрыл меня епитрахилью и все грехи мне простил. С этой радостью я и проснулся.

Матушка Ольга дополнила рассказ отца Алексия:
— Об отце Моисее я узнала, когда у меня какое-то горе случилось. Слышала, что любит пельмешки с капустой, сделала такие пельмешки и пошла в храм. Служба кончилась, мне показали: «Вон, маленький такой — он и есть…» Жил он в подвале, может быть, подражая пещерникам. У него оконного света не было, только лампочку включал.
И вот я смотрю, он в халате таком выцветшем, застиранном — как уборщицы обычно надевают, подпоясанный. Он, оказывается, вериги носил, а я думаю: что это он, такой маленький, а вроде как широкий… Спустился в просфорню, потом выходит оттуда и закрывает замок. Я и боюсь, что он уйдет к себе домой, и подойти к нему страшусь. Не знаю, как с ним разговаривать, как назвать: то ли отцом Моисеем, то ли батюшкой… А он стоит и швыряется в замке, будто он не закрывается. А у меня сердце тук-тук-тук. Минут пять и я стою, робею, и он не поворачивается ко мне, а с замком как специально возится. Потом я так тоненько протянула: «Отец Моисей!..» Он: «Да-да-да, сейчас я иду!» И поднялся по ступенькам. Я ему пельмешки отдала, рассказала свое горюшко. И с тех пор — как родной отец! Солнышко, солнышко ясное! Весь народ к нему шел, большие и маленькие. Кому жениться, кому развестись, кому на экзамены, кто на операцию, и с каждой бедой мы все бежали к нему. Одна жалуется: шишка вскочила. Он ей советует: «Отче наш» читай и крести мелкими крестами, а потом себя осеняй крестом».

— А сами вы, батюшка, верили в Бога с детства? — спрашиваю отца Алексия. И он подтверждает:
— Семья наша была верующая, богомольная. Мы жили в Ишимбае. И моему отцу председатель горсовета сказал: «За то, что ты в церковь ходишь, молишься, нигде в Ишимбае ты не устроишься на работу. Чтоб ты сдох с голоду». И точно, нигде в Ишимбае его не брали, боялись. И вот три года отец без работы мается, а приходит участковый и предупреждает: «Посажу за тунеядство!» Тот же председатель горсовета его и посылал. И отец уговорит, на один день его где-то оформят, справку дадут, что он работает, а потом сразу увольняют. Бог хранил, и мы с голоду не умерли. Были чудеса помощи Божией. И потом те, которые смеялись над нами, сами же приходили и просили молиться о них. Потому что заметили: как мой отец за кого помолится, у того все хорошо. Вот мы и жили своим огородом, картошка была своя, корову держали. Ничего, с Божией помощью прожили.
Помню, было мне шесть лет, у нас заболела корова, она уже даже не чувствовала укусов слепней. Ветврач в пятницу пришел, посмотрел ее и говорит: «До понедельника не доживет! Приду после выходного, составлю акт о падеже…» А люди злорадствуют: «Вот, молятся, в церковь ходят, а Бог им не помогает!» А мы сходили в церковь, помолились, и я встал на колени прямо возле коровы и взмолился: «Господи, люди говорят, что Тебя нету, и не хотят Тебе молиться. Я верю, что Ты есть! Молитвами Пресвятой Богородицы помоги, чтобы корова у нас исцелилась!» Корова вздрогнула, голову подняла и потихоньку-потихоньку встала на ноги. И тут же стала траву щипать. Я побежал к маме, рассказал об этом. Мама порадовалась: «Детскую молитву Бог слышит!» В понедельник ветврач приходит: «Ну, давайте спишем вашу корову». А мама улыбается: «Что ее списывать: вон она, живая и здоровая». Он глазам не поверил: «Как — воскресла?..»

Да созиждутся стены…

Прихожанин Георгий с сокрушением поведал о том поругании святыни, что творится и сейчас:
— В одном селе в старом доме была большая икона святого в рост. Наверное, Святителя Николая… Когда хозяева умерли, икона перешла к Егору — он живет в Александровке. И отец Егора из святой иконы сделал… крышку стола! Я ему говорил, что нельзя так делать, что это большой грех и икону надо вернуть церкви. Давай, говорю, я тебе другой стол отдам, очень хороший, из магазина. Но он и слышать ничего не хочет.
Да ведь и место, где прежде стоял Казанский храм, тоже так и не вернули Церкви.
— С восстановлением прежнего храма все очень непросто, — говорит отец Алексий. — В 2004 году один здешний уроженец, Александр Сергеевич Степаненко — у него здесь родители похоронены, — решил построить в селе новый храм. Я обрадовался. Только где строить? Поскольку сохранился фундамент сгоревшего храма, надо строить на старом фундаменте. Мы с Александром Сергеевичем поговорили по телефону, он согласился: «Хорошо, построим! Выделяю около трех миллионов рублей на строительство храма».
Но вот загвоздка: у председателя колхоза сарай стоит рядом с церковным пепелищем, чуть не вплотную примыкает к фундаменту. И председатель стал тормозить дело. Ему бы немножко подвинуть сарай в сторону — и все, и можно строить! Сейчас бы мы уже в новом храме служили. Но председатель не согласился ни переселиться на новое место, ни просто передвинуть сарай. Из-за этого теперь, когда я подхожу по каким-то церковным делам, он сразу отворачивается и говорит: «Мне некогда!»
Приезжал к нему и Владыка, Архиепископ Уфимский и Стерлитамакский Никон, уговаривал — так и не уговорил. Или уж хотя бы поклонный крест поставить на месте, где стояла церковь, а строить где сможем. Но теперь уже у Степаненко и денег таких нет. Видно, Господь ему на то и давал.
…Через несколько дней после этой встречи отец Алексий позвонил в редакцию и поделился радостной новостью: похоже, дело все-таки сдвинется с мертвой точки. Александр Сергеевич снова готов помочь строительству храма в Степановке! Надо только хорошо помолиться о том, чтобы все препоны были сняты. И тогда село вновь украсит большая и красивая церковь, достойный Дом Божий.

Фото автора.
На снимках: Казанская церковь в селе Степановке; настоятель храма протоиерей Алексий Барменков; две прихожанки: слева, с белом платочке — Христиния Синявина; Иверская икона Божией Матери.

Ольга Ларькина

26.01.2007